Крымские каникулы.ч.2.
(Благодарность Wolsung - автору идеи)
5.Наказание.12.
Товарищ Циммерман, Павел Карлович! - звонкий Наташин голосок вывел Полкана из оцепенения, - Алла Матвеевна только что велели передать, чтобы, вы, когда отдохнете, продолжали без нее, а она скоро вернется, чтобы проследить... Как лекарство примет, так и вернется ... Так вы уж не спешите тогда...
"Не спешить? Лекарство?"... - это был знак, прямое указание...
Паул Карлович, еще раз, внимательно, с ног до головы, оглядел скорчившееся перед ним на скамье голое Лизино тело и, неожиданно, вместо того, чтобы продолжить порку, положил ремень, предварительно аккуратно его расправив, прямо на исхлестанные ягодицы наказанной.
- Оставайтесь обе, как есть, и не смей ее отпускать! - пррбурчал он недовольно, обращаясь к хлопающей на него удивленными глазами Наташе.
- Я тоже ненадолго отлучусь, и, если, когда вернусь, увижу, что ремень, хоть на сантиметр, сполз с ее задницы... быть тебе завтра снова на плацу, и тогда уже от прогулки на козле тебе будет не отвертеться!...- С этими словами, потрепав на ходу по плечику испуганную горничную, мужчина бвстрыми шагами устремился по направлению к оранжерее. Проводив глазами скрывшегося во мраке тропических зарослей начвльника, Наташа пожала плечами: она, собственно, сегодня утром и не пыталась ни от чего отвертеться, когда...
И тут жаркий румянец хлынул ей в лицо: короткая девичья память успела отодвинуть в ее сознании недавние ужасные события случившиеся с ней самой всего несколько чвсов назад.
Девушку жег стыд, она вспомнила разом все: и то, как она торопливо, путаясь в белье, раздевалась ранним утром на глазах врачей медкомиссии, как противный старикашка в белом халате тискал и вертел ее перед ними, по-всякому, совершенно голую, как потом, не дав одеться, их повели во двор, где должны были белым днем выпороть перед всеми... Какой стыд! И не так уж и важно было, что она стояла в таком виде перед строем не одна, а... о господи!...
Бедная, бедная Айша, что они с ней сделали, и за что? А за что присудили ей самой эти двадцать пять ужасных розог?!
Перед ее глазами снова был тот страшный, плохо струганый деревянный истукан и извивающаяся на его хребте, отчаянно рвущаяся в путах, обнаженная хрупкая девочка, на смуглое тело которой, один за другим, со свистом обрушивались безжалостные, рассекающие нежную плоть, удары сверкающих на солнце, орошенных ее кровью, длинных гибких прутьев...Она снова пережила тот леденящий ужас ожидания своей очереди на смертельную, как ей тогда казалось, экзекуцию...Ей действительно было бы не выдержать такой порки, она бы умерла, погибла бы при первых же ударах этих жутких прутов... Как не выдержала этого страшного наказания несчастная Айша, которую, без сознания, снимали, на ее глазах, с козла санитары, уже после семнадцати громко отсчитанных Аллой Матвеевной, по ее выражению, "горячих", розог...
И этот ее начальник, товарищ Циммерман, большой мужчина... он пригрозил ей опять публичными розгами...
«Нет, нет... никогда в жизни больше!... Она сбежит, сбежит отсюда, где порют бедных девушек ни за что!.. Лучше смерть от пули охранника, чем этот позор и дикий страх перед непереносимой болью!...»
Она вновь ощутила вату в ногах, как тогда, когда истерзанную, полуживую Айшу, положив ничком на носилки, уносили в тень акаций, туда, где начиналась дорожка, ведущая к санитарному блоку и теперь... теперь наступала ее очередь ложиться под розги... И какое это было невероятное облегчение, когда, после ее фамилии, громко выкрикнутой Аллой на плацу, дальше, вместо приказа ей выйти из строя к козлу, последовали спасительные слова о переносе времени и места "приведения в исполнение"... дпльше она уже не слышала - дикая, безудежная радость избавления от предстявшего ей кошмара, охватила тогда все ее существо... она, смеясь, схватила за руку, стоявшую рядом с ней, получившую такую же, как и она, отсрочку, такую же, как и она, голую, Лизу, жарко зашептала ей на ухо, какую-то бессмыслицу «о доброй , милосердной Алле Матвеевне, о ее любви к ней и... »
И вот, она держит ее, снова лежащую на скамье для наказания за руки... но эта порка... все равно не идет ни в какое сравнение...
- Вам очень больно? - тихонько, погладив Лизу по спутанным золотистым разметавшимся по сторонам локонам, спросила Наташа, низко склонившись к поникшей головке своей, беззвучно плачущей сейчас, красаваицы-госпожи – подруги по несчастью...